Вильям Дембски
Когда физика Галилея и Ньютона заменила физику Аристотеля, учёные попытались объяснить происхождение мира с помощью его детерминистических законов природы. Затем, когда квантовая физика Бора и Эйзенберга заменила в свою очередь физику Галилея и Ньютона, учёные поняли, что в их объяснении происхождения нашей вселенной им необходимо брать во внимание случайные процессы, чтобы дополнить эти детерминистические законы природы. Таким образом, случай и необходимость – понятия, ставшие известными после их употребления Жаком Монодом, установили границы научного объяснения.
Однако на сегодняшний день для того, чтобы объяснить все научные феномены, случая и необходимости оказалось недостаточно. Даже если мы не будем обращаться к справедливо отвергнутой телеологии и витализму прошлого, всё равно видна необходимость третьей теории, а именно теории разумного замысла (дизайна). Случай, необходимость и дизайн – именно все три способа пояснения необходимы для того, чтобы объяснить весь диапазон научных явлений.
Однако не все учёные понимают, что исключение теории разумного дизайна искусственно ограничивает науку. Свою книгу под названием «Слепой Часовщик» эволюционист Ричард Докинз начинает такими словами: "Биология - это изучение сложных вещей, которые имеют видимость того, что они были созданы с определённой целью". Такие утверждения встречаются во всей биологической литературе. В своей книге «Что Преследуют Безумцы» Френцис Крик, Нобелевский лауреат и один из первооткрывателей структуры ДНК, пишет: "Биологи должны постоянно помнить о том, что то, что они видят, не было целенаправленно спроектировано, а эволюционировало".
Биологическое сообщество думает, что оно полностью объяснило видимый дизайн в природе Дарвинистским механизмом случайной мутации и естественного отбора. Однако следует принять во внимание следующее: биологи полагают, что, объясняя видимый дизайн в природе, они нашли подходящие научное доказательство против фактического разумного замысла. Это важно, так как для того, чтобы заявление было научно фальсифицируемо, оно должно обладать возможностью быть истинным. Научное опровержение является обоюдоострым мечом. Утверждения, опровергнутые наукой, могут быть неверными, но они не обязательно неверны – их нельзя просто взять и сразу отбросить.
Чтобы понять это, подумайте, что бы произошло, если бы при микроскопическом исследовании выявилось, что каждая клетка подписана следующим образом: "Сделано Яхве (одно из имён Бога)". Конечно, клетки не имеют таких надписей, но не в этом дело. А дело в том, что мы бы не знали этого то тех пор, пока действительно не взглянули бы на клетки под микроскопом. И если бы они всё-таки были подписаны подобным образом, мы, как учёные, должны были бы не отвергать идею, что клетки действительно созданы Богом. Таким образом, даже те, кто не верит в это, молчаливо согласились бы с тем, что вопрос дизайна - это всегда актуальный вопрос в биологии. Априорные аргументы против дизайна являются слишком несложными с философской точки зрения и их легко опровергать. Тем не менее, как только мы признаём, что разумный замысел нельзя исключить из науки без доказательств, возникает другой, более важный вопрос: Почему мы должны желать принимать разумный замысел в науку?
Чтобы ответить на этот вопрос, давайте сформулируем его немного по-другому: почему нам бы не хотеть принимать разумный замысел в науку? Что плохого в объяснении чего-либо как сотворённого разумной личностью? Несомненно, каждый день происходят какие-то явления, которые мы объясняем с помощью дизайна. Кроме того, в нашей повседневной жизни очень важно отличать случайность от замысла. Мы требуем ответы на такие вопросы, как: ‘Она упала или её толкнули?’, ‘Тот человек умер случайно или покончил жизнь самоубийством?’, ‘ Была ли эта песня написана независимо или это плагиат?’, ‘Кому-то просто повезло на фондовой бирже или это была незаконная сделка с использованием конфиденциальной информации?
Не только мы нуждаемся в ответах на подобные вопросы, но и целые отрасли посвящены составлению различия между случайностью и замыслом. Сюда также можно отнести и судебную науку, интеллектуальный имущественный закон, расследование возмещений страховых убытков, криптографию, и генерирование случайных чисел — и это только некоторые из них. Чтобы оставаться честной, наука сама должна определить это различие. Этой зимой в журнале Science было напечатано сообщение о том, что поисковая сеть Медлайн разоблачила "статью, опубликованную в журнале Zentralblatt fur Gynakologie за 1991 год, в которой содержалась статья, почти идентичная статье, напечатанной в одной газете в 1979 году в Журнале Челюстно-Лицевой Хирургии". Плагиат и фальсификация данных возникают в науке гораздо чаще, чем нам бы хотелось думать. И мы можем контролировать эти злоупотребления только благодаря нашей способности распознавать их.
Если дизайн настолько легко распознать за пределами науки, и если его обнаруживаемость является одним из ключевых факторов, которые позволяют учёным оставаться честными, почему же дизайн вообще отделять от науки? Почему же Докинс и Крик чувствуют необходимость постоянно напоминать нам о том, что биология изучает только то, что кажется сотворенным, а на самом деле не сотворено? Почему биология не может изучать то, что является результатом разумного замысла?
Ответ биологического общества на эти вопросы – противостоять разумному замыслу. Главное опасение учёных заключается в том, в отношении природных объектов (в отличие от человеческих) невозможно достоверно установить различие между дизайном и не дизайном. Например, следующая цитата Дарвина, взятая из последней главы его книги “Происхождение Видов”, гласит: "Несколько выдающихся натуралистов в своих последних публикациях утверждают, что множество известных видов каждого рода не являются на самом деле настоящими видами; а настоящими являются те виды, которые были независимо сотворены… Однако они не утверждают, что могут определять, или даже догадываться, какие формы жизни сотворены, а какие созданы с помощью вторичных законов. Они признают различие между видами, как реальную причину в первом случае, и они без достаточных оснований отвергают его во втором, не указывая на какие-либо различия вообще в обоих случаях". Биологи опасаются относить что-либо к дизайну (в данном случае что-либо, связанное с сотворением) из-за того, что это позже может быть опровергнутым; это широко распространённое и серьёзное опасение удержало учёных от использования теории разумного замысла как правомерного научного объяснения.
Хотя это опасение и имело подтверждение в прошлом, теперь оно больше не убедительно. Сегодня существует строгий критерий - сложность-спецификация—для различения разумно сотворённых объектов и предметом, не порожденных разумным замыслом. Многие специальные науки, хотя пока только в теоретической форме, уже использовали этот критерий (например, судебная наука, наука искусственного интеллекта, криптография, археология, и Поиск Внеземного Интеллекта). За последние годы философия науки и теория вероятности достигли многого, выделив и сделав этот критерий точным. Критерий Майкла Бихи о неснижаемой сложности для доказательства дизайна биохимических систем является особенным случаем критерия сложности-спецификации. (Бихи, “Черный Ящик Дарвина”).
Что же это за критерий? Хотя детальное объяснение и обоснование этого критерия носят технический характер (для полного понимания смотрите мою книгу “Выявление Дизайна”, опубликованную издательством Cambridge University Press), основная идея достаточно проста, и её легко можно объяснить. Помните, как в фильме Контакт радиоастрономы обнаружили внеземной интеллект. Этот фильм, который вышел в прошлом году и был создан по мотивам романа Карла Сагана, был своего рода пропагандой исследовательской программы SETI – Исследование Внеземного Интеллекта. В этом фильме исследователи программы SETI обнаружили внеземной интеллект. (Настоящим исследователям так и не везёт!)
Как же удалось исследователям из программы SETI в фильме Контакт обнаружить внеземной интеллект? Исследователи SETI изучали миллионы радиосигналов, которые приходили из космоса. Многие природные объекты в космосе (например, пульсары) излучают радиоволны. Поиск признаков сотворения среди множества этих радиосигналов, издаваемых природным образом, подобен поиску иголки в стоге сена. Так же, как вы просеивали бы сено, исследователи SETI пропустили изучаемые ими сигналы через компьютер, в котором была установлена программа системы распознавания изображения по образцам. Пока сигнал не будет соответствовать одному из предварительно установленных образцов, он будет проходить через сито системы распознавания (даже если сигнал имеет интеллектуальный источник). С другой стороны, если он соответствует одному из этих образцов, тогда в зависимости от образца, которому он соответствует, исследователи SETI могут праздновать победу.
В фильме Контакт исследователи SETI обнаружили следующий сигнал:
11011101111101111111011111111111011111111111110111111111111111 11011111111111111111110111111111111111111111110111111111111111 11111111111111011111111111111111111111111111110111111111111111 11111111111111111111110111111111111111111111111111111111111111 11011111111111111111111111111111111111111111110111111111111111 11111111111111111111111111111111011111111111111111111111111111 11111111111111111111111101111111111111111111111111111111111111 11111111111111111111111101111111111111111111111111111111111111 11111111111111111111111111111101111111111111111111111111111111 11111111111111111111111111111111111111110111111111111111111111 11111111111111111111111111111111111111111111111111110111111111 11111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111 11111111011111111111111111111111111111111111111111111111111111 11111111111111111111111111111101111111111111111111111111111111 11111111111111111111111111111111111111111111111111111111110111 11111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111 11111111111111111111111111111111011111111111111111111111111111 11111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111 1111111111
В этой последовательности 1126 битов, число 1 соответствует подаваемым сигналам и число 0 паузам. Эта последовательность представляет простые числа от 2 до 101, где простое число соответствует количеству подаваемых сигналов (т.е. единицам), и отдельные простые числа отделены паузами (т.е., 0).
Исследователи SETI в фильме Контакт рассмотрели эти сигналы как убедительное подтверждение существования внеземного интеллекта. Что это за сигнал, который убедительно доказывает дизайн? Когда бы мы не выявляли разумный замысел, мы должны установить две вещи — сложность и спецификацию. Сложность обеспечивает то, что предмет вопроса не настолько прост, чтобы его можно было легко объяснить как результат случайности. Спецификация означает, что этот предмет демонстрирует тип системы, которая является отличительной чертой интеллекта.
Для того чтобы понять, почему сложность важна для выявления замысла, посмотрите на следующую последовательность элементов:
110111011111
Перед вами первые двенадцать элементов, которые находятся в предыдущей последовательности, представляющей простые числа 2, 3 и 5 соответственно. Будьте уверены, что никакой исследователь программы SETI, если бы он столкнулся с этой последовательностью, не обратился бы к научному редактору газеты New York Times, не собирал бы пресс конференцию и не объявлял бы, что он обнаружил внеземной интеллект. И, конечно же, вы бы не увидели в газете заголовка, "Инопланетяне Справились с Первыми Тремя Простыми Числами!"
Проблема заключается в том, что эта последовательность слишком коротка (т.е., имеет слишком маленькую сложность) для того, чтобы установить, что её создал внеземной интеллект, знания которого ограничиваются тремя простыми числами. Источник, беспорядочно издающий радиосигналы, мог случайно создать такую последовательность "110111011111". Однако последовательность из 1126 элементов, представляющих простые числа от 2 до 101 - это совсем другое дело. Такая последовательность достаточно длинная (т.е. обладает достаточной сложностью) чтобы подтвердить, что её мог создать внеземной интеллект.
Даже если и так, одной лишь сложности недостаточно, чтобы исключить случайность и подтвердить разумный замысел. Если я подброшу монету 1000 раз, то можно сказать, что я буду участвовать в крайне сложном (или маловероятном) мероприятии. На самом деле, последовательность, которая прервётся когда я закончу подбрасывать монету, будет составлять один к триллион триллион . . . , вместо многоточия представьте ещё двадцать два раза слово "триллион". Однако эта последовательность подбрасываний монеты не станет причиной установления дизайна. Хотя эта последовательность и сложная, она не выявляет соответствующего паттерна. А теперь сравните это с последовательностью, представленной простыми числами от 2 до 101. Это не только сложная последовательность, но она также отображает соответствующий паттерн. Исследователи программы SETI, которые в фильме Контакт обнаружили эту последовательность, объяснили это так: "Эти сигналы – не просто шум, они имеют структуру".
Что может быть подходящим образцом для установления дизайна? Да и не всякая система подойдёт для этого. Некоторые паттерны можно вполне оправданно использовать для установления дизайна, тогда как другие нельзя. Это происходит на уровне элементарной интуиции. Представьте себе архитектора, который стоит в пятидесяти метрах от большой стены и держит в руке лук и стрелу. Стена, скажем, достаточно большая, чтобы стрелок мог промахнуться, выстрелив в неё. Теперь представьте, что каждый раз, когда стрелок попадает в стену, он подходит и обрисовывает мишень вокруг стрелы так, что стрела находится прямо в середине. Какой вывод можно из этого сделать? Этот вывод абсолютно не касается способности стрелка. Да, здесь наблюдается паттерн; но это паттерн, который был помечен только после того, как стрела попала в цель. Таким образом, эта система является чистым ad hoc.
А теперь представьте, что вместо этого стрелок сначала рисует мишень на стене, а потом стреляет в неё. Предположим, стрелок стреляет сотни раз, и каждый раз попадает в цель. Какой из этого можно сделать вывод? В соответствии со вторым сценарием мы обязаны признать, что перед нами первоклассный стрелок, точные попадания которого не объясняются простой удачей, а скорее его мастерством и умением. Мастерство и умение, конечно же, являются примерами дизайна.
Подобно стрелку, который сначала рисует мишень, а потом стреляет в неё, статистики установили понятие, известное как ‘область непринятия гипотезы’, которая определяется до начала эксперимента. Если результат эксперимента попадает в область непринятия гипотезы, то статистик отвергает гипотезу того, что результат является следствием случайности. Для того чтобы сделать вывод о разумном замысле, паттерн не должен быть установлен до начала события. Посмотрите на этот зашифрованный текст:
юупу игёсж рпупз об лфойчф
Сначала он выглядит как случайная последовательность букв и пробелов – вначале вам не хватает какого-либо образца для исключения случайности и установления дизайна.
Но предположим теперь, что кто-то предлагает вам трактовать эту последовательность с помощью “шифра Цезаря”, передвигая каждую букву на один шаг вверх по алфавиту. Смотрите, теперь эта последовательность читается так:
Этот зверёк похож на куницу
Даже, несмотря на то, что образец установлен после факта, это все равно правильный вид паттерна для того, чтобы исключить случайность и установить дизайн. В отличие от статистики, которая всегда пытается установить свои паттерны перед проведением эксперимента, криптоанализ должен обнаружить образцы после факта. Однако в обоих случаях паттерны подходят для того, чтобы выявить дизайн.
Паттерны делятся на два типа: те, что в присутствии сложности подтверждают установление дизайна и те, что, несмотря на присутствие сложности, не подтверждают вывод о замысле. Первый тип паттерна называют спецификацией, второй - фальсификацией. Спецификации – это не ad hoc паттерны, и могут обоснованно использоваться, чтобы исключить случайность и подтвердить установление дизайна. И наоборот, фальсификации – это образцы, которые являются ad hoc паттернами и которые не могут обоснованно использоваться, чтобы подтвердить установление дизайна. Это различие между спецификациями и фальсификациями может быть установлено с полной статистической строгостью (Выявление Дизайна).
Почему критерий сложности-спецификации достоверно устанавливает дизайн? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны понять, что это за разумные личности, которые их обнаруживают. Основная характеристика разумной личности - выбор. Всякий раз, когда действует разумная личность, она выбирает из ряда конкурирующих возможностей.
Это верно не только в отношении людей и внеземных интеллектов, но также и животных. Крыса, бегущая по лабиринту должна выбрать, сворачивать ей направо или налево в различных точках лабиринта. Когда SETI исследователи пытаются обнаружить интеллект в радиопередачах, которые они проверяют, они предполагают, что внеземной интеллект, возможно, мог бы сделать определённый выбор и передать любое количество возможных образцов. Затем они пытаются сравнить сигналы, которые они проверяют, с образцами, которые они ищут. Всякий раз, когда человек произносит выразительную речь, он выбирает из ряда произносимых звуковых комбинаций. Разумная личность всегда устанавливает разграничение – она выбирает одно и исключает другое.
Учитывая эту характеристику разумной личности, как же мы всё-таки узнаём, что разумный интеллект сделал выбор? Бутылка чернил проливается случайно на лист бумаги; кто-то берет авторучку и пишет сообщение на листе бумаги. В обоих случаях чернила применены к бумаге. В обоих случаях осуществился один из почти бесконечного ряда возможностей. В этих двух случаях имела место одна случайность, и, следовательно, другие случайности исключены. И все же в одном случае мы приписываем действие интеллекту, а в другом - случаю.
В чём же заключается эта существенная разница? Нам не только нужно наблюдать, что случайность произошла, но мы должны обладать способностью устанавливать эту случайность. Случайность должна соответствовать независимо заданному паттерну в данной ситуации, и мы должны быть способными определять этот образец. Случайное пятно чернил не специфична; сообщение, написанное чернилами на бумаге отражает специфику. Та же самая мысль лежит в основе работы Витгенштейна под названием ‘Культура и Ценности’: " обычно мы сравниваем китайский язык с невнятным бульканьем. Тот, кто понимает китайский язык, легко узнает в том, что он слышит, знакомый ему язык".
Тот, кто понимает китайский язык, слушая китайское произношение, не только устанавливает, что осуществилось одно из множества возможных произношений, но он также способен установить, что произношение, которое он слышит - это последовательная китайская речь. А теперь сравните это с кем-либо, кто не знает китайского языка. Он также признает, что осуществилось одно из множества возможных произношений, но на сей раз он не сможет определить, было ли произносимое последовательной речью, так как у него нет способности понимать китайский язык.
Для кого-то, кто не понимает китайского языка, произносимое покажется тарабарщиной. Тарабарщина – это произнесение бессмысленных слогов, неподдающихся толкованию в пределах любого естественного языка, и оно всегда осуществляет одно произношение из множества возможных произношений. Однако, тарабарщина, не соответствуя ничему, что бы мы могли понять на каком-либо языке, также невозможно точно определить. Поэтому, тарабарщина используется не для разумного общения, а для произношения, как называет это Витгенштейн "невнятного бульканья".
Экспериментальные психологи, которые изучают обучение и поведение животных, используют подобный метод. Чтобы научиться выполнять определённое задание, животное должно обладать особенностями поведения, которые подходят для поставленной задачи, а так же способностью исключать особенности поведения, которые не подходят для поставленной задачи. Кроме того, чтобы понять, что животное обучилось выполнять задание, психологу необходимо не только наблюдать за животным, которое проводит соответствующее разграничение, но и уметь точно определять это разграничение.
Таким образом, чтобы определить, обучилась ли крыса успешно проходить через лабиринт, психолог должен сначала определить, какая последовательность правых и левых поворотов выводит крысу из лабиринта. Сомнений нет, что крыса, наугад блуждающая по лабиринту, также разграничивает последовательность правых и левых поворотов. Но, блуждая по лабиринту наугад, крыса не дает никакого признака, что она способна разграничивать соответствующую последовательность правых и левых поворотов, чтобы пройти через лабиринт. Следовательно, психолог, который изучает поведение крысы, не станет думать, что крыса обучилась тому, как пройти через лабиринт. Однако если крыса будет выполнять последовательность правых и левых поворотов, которые были установлены психологом, он будет знать, что крыса обучилась тому, как пройти через лабиринт. Обратите внимание на то, что здесь также присутствует сложность. Чтобы увидеть это, представьте себе снова крысу, проходящую через лабиринт, но на этот раз возьмите очень простой лабиринт, который через два правых поворота выводит крысу из лабиринта. Каким образом психолог, изучающий крысу, определит, научилась ли она выходить из лабиринта? Недостаточно просто взять и поместить крысу в лабиринт. Поскольку лабиринт настолько прост, крыса может просто случайно повернуть два раза направо, и таким образом выйдет из лабиринта. И психолог не будет точно знать, обучилась ли крыса на самом деле выходить из лабиринта, или ей просто повезло, и она нашла выход.
А теперь сравните это со сложным лабиринтом, в котором для того, чтобы выйти из него, крыса должна установить правильную последовательность левых и правых поворотов. Предположим, что крыса должна свернуть сто раз направо и сто раз налево, и любая ошибка помешает крысе выйти из лабиринта. Психолог, который видит, что крыса не делает никаких ошибочных поворотов, и за короткое время выходит из лабиринта, будет убежден, что крыса действительно обучилась тому, как выйти из лабиринта, и что это не просто слепая удача.
Эта общая схема распознавания разумного интеллекта - всего лишь тонко замаскированная форма критерия сложности-спецификации. Вообще, чтобы распознать разумный интеллект мы должны наблюдать выбор среди конкурирующих возможностей, знать какие возможности не были выбраны, а затем мы должны уметь точно определять возможность, которая была выбрана. К тому же, конкурирующие возможности, которые были исключены, должны быть действующими и достаточно многочисленными (и, следовательно, сложными) возможностями так, чтобы точное определение возможности, которая была выбрана, нельзя было приписать случаю.
Все элементы в этой общей схеме для распознавания разумного интеллекта (то есть, выбор, исключение, и точное определение) находят своё отображение в критерии сложности-спецификации. Из этого следует, что этот критерий приводит в порядок то, что мы делаем, когда мы распознаём разумный интеллект. Критерий сложности-спецификации точно определяет то, что мы должны искать, когда мы обнаруживаем дизайн.
Наверное, самое убедительное свидетельство разумного замысла в биологии можно наблюдать в биохимии. В недавнем выпуске журнала Cell (от 8 февраля 1998), Брюс Албертс, президент национальной Академии Наук, заметил: "вся клетка представляет собой фабрику, которая содержит детально разработанную сеть централизованных сборочных линий, каждая из которых состоит из больших белковых механизмов... Почему мы называем большие белки сборочными устройствами, которые лежат в основе механизмов функции клетки? Именно, потому, что, подобно механизмам, которые изобретены людьми для того, чтобы эффективно справляться с макроскопическим миром, эти белковые группы также содержат высоко скоординированные двигающиеся части".
Но все равно Альбертс поддерживает мнение большинства биологов относительно изумительной сложности клетки, которая лишь предположительно была разработана. Биохимик Майкл Бихи из Университета Lehigh (США) с этим не согласен. В своей работе “Черный Ящик Дарвина” (1996), Бихи представляет мощный аргумент в пользу фактического дизайна клетки. Основой аргумента Бихи - его понятие неснижаемой сложности. Система является неснижаемо сложной, если она состоит из нескольких взаимосвязанных частей, и удаление хотя бы одной части полностью уничтожает функционирование системы. Как пример непреодолимой сложности Бихи предлагает стандартную мышеловку. Мышеловка состоит из платформы, молотка, пружины, защёлки, и удерживающего бруска. Удалите любой из этих пяти компонентов, и тогда невозможно будет установить работающую мышеловку.
Неснижаемую сложность необходимо противоставлять накопленной сложности. Система считается накоплено сложной, если компоненты системы могут быть установлены последовательно, и их последовательное удаление никогда не ведёт к полной потере функции системы. Примером накопленной сложной системы может быть город. Можно последовательно удалять людей и различные службы из города пока он не станет размером с крошечную деревню, сохраняя при этом сам смысл общества, то есть "функцию" города.
Из этой характеристики накопленной сложности ясно, что дарвинистский механизм естественного отбора и случайной мутации может легко объяснить накопленную сложность. Объяснение Дарвином того, как организмы постепенно становятся более сложными по мере того, как накапливается благоприятная адаптация – это обратная сторона города в нашем примере, из которого удаляются люди и услуги. В любом случае, то, что город становится проще или сложнее влияет не на функционирование города, а на его эффективность.
Но может ли дарвинистский механизм объяснить неснижаемую сложность? Конечно, если отбор действует со ссылкой на цель, то он может произвести неснижаемую сложность. Возьмите мышеловку Бихи. Учитывая цель создания мышеловки, можно определить направленный на цель процесс отбора, который в свою очередь отбирает платформу, молоток, пружину, защёлку, и удерживающий брусок, и в конце соединяет все эти компоненты, чтобы сформировать функциональную мышеловку. Учитывая определённую заранее цель, отбору не трудно производить неснижаемо сложные системы.
Но отбор, с которым работают в биологии – это естественный отбор Дарвина. И по своему определению эта форма отбора работает без цели, не имеет ни плана, ни назначения, и является полностью ненаправленной. Основным достижением механизма отбора Дарвина было, в конце концов, то, что она исключила телеологию из биологии. Все же, определив отбор как ненаправленный процесс, Дарвин решительно уменьшил тип сложности, которую могли проявить биологические системы. С того времени биологические системы могли проявить только накопленную, а не неснижаемую сложность.
Как объясняет Бихи в своей работе “Черный Ящик Дарвина”: "Неснижаемо сложная система не может быть образована... с помощью небольших, последовательных изменений системы предшественника, потому что любой предшественник по отношению к неснижаемо сложной системе, в которой отсутствует какая-либо часть, является по своему определению нефункциональным .... Поскольку естественный отбор может отбирать только те системы, которые уже работают, и если биологическая система не могла быть образована постепенно, то она должна была возникнуть как объединенная единица одним махом, для того чтобы естественному отбору было на что оказывать своё воздействие".
Для неснижаемо сложной системы функция достигается только тогда, когда все компоненты системы одновременно находятся вместе. Из этого следует, что естественный отбор, если он и собирается производить неснижаемо сложную систему, должен произвести её внезапно или не производить вообще. Это не было бы проблемой, если рассматриваемые системы были бы просты. Но они – не являются простыми. Неснижаемо сложные биохимические системы, которые рассматривает Бихи - это белковые механизмы, состоящие из множества отдельных белков, каждый из которых является обязательным для функции всего механизма; и естественный отбор не способен собрать их всех вместе за одно поколение.
Одной из таких неснижаемо сложных систем, которые рассматривал Бихи, является бактериальный жгутик. Жгутик – это кнутоподобный ротационный двигатель, который позволяет бактерии передвигаться в её окружающей среде. Жгутик состоит из ротационного двигателя, статора, уплотнительных колец, втулки и ведущего вала. При таком сложном механизме этому молекулярному двигателю необходимо приблизительно пятидесяти белков. И отсутствие любого из этих белков приводит к полной потере двигательной функции жгутика.
Неснижаемую сложность таких биохимических систем невозможно объяснить ни с помощью механизма Дарвина, ни какого-либо другого натуралистического эволюционного механизма, предложенного до настоящего времени. Кроме того, так как неснижаемая сложность появляется на биохимическом уровне, то нет никакого другого фундаментального уровня биологического анализа, к которому можно было бы отнести неснижаемую сложность биохимических систем, и на котором дарвинистский анализ отбора и мутации все еще может надеяться на успех. Поддерживающая биохимия – это обычная химия и физика, и они не способны дать объяснение биологической информации. Также вопрос того, является ли биохимическая система неснижаемо сложной - чисто эмпирический: чтобы определить, нарушается ли функция этой системы, выбейте отдельно каждый белок, составляющий биохимическую систему. Если функция теряется, то мы имеем дело с неснижаемо сложной системой. Такие эксперименты регулярно проводятся в биологии.
Связь между понятием неснижаемой сложности Бихи и моего критерия сложности-спецификации является теперь прямой. Неснижаемо сложные системы, которые рассматривает Бихи, требуют многочисленных компонентов, специально приспособленных друг к другу, и каждый является необходимым для функционирования. Это означает, что они сложные в смысле, который необходим для критерия спецификации-сложности.
Спецификация в биологии всегда некоторым образом ссылается на функционирование организма. Организм - функциональная система, включающая множество функциональных подсистем. Выполняемые функции организмов можно определить любыми способами. Арно Уотерс делает это с точки зрения жизнеспособности целых организмов, Майкл Бихи с точки зрения минимальной функции биохимических систем. Даже Ричард Докинс признает, что жизнь определена функционально, и для него она определена с точки зрения воспроизводства генов. Таким образом, в своей работе “Слепой Часовщик” Докинс пишет: "Сложные вещи обладают некоторым качеством, определённым заранее, которое, вряд ли, было приобретено только в результате чистой случайности. В случае с живыми существами, таким качеством, которое определено заранее – является способность организмов передавать гены в процессе размножения".
Так что существует надежный критерий обнаружения дизайна с непосредственного наблюдения особенностей этого мира. Этот критерий связан с теорией вероятности и сложности, а не с метафизикой и теологией. И хотя он не может достигнуть логической демонстрации, он достигает настолько убедительного статистического обоснования, что вынуждает согласия. Этот критерий является весьма существенным в биологии. Когда он применяется к сложным, наполненным информацией структурам биологии, он точно определяет дизайн. Вообще, основываясь на научные данные, мы можем сказать, что критерий сложность-спецификация указывает на неснижаемо сложные биохимические системы Майкла Бихи, как на такие системы, которые были разработаны.
Что же нам делать с этими заключениями? Многие ученые так и не знают. Даже если мы имеем надежный критерий для точного определения дизайна, и даже если этот критерий говорит нам о том, что биологические системы были разработаны, определение того, что биологическая система была разработана, похоже на то, как мы пожимаем плечами и признаём, что это сделал Бог. Главное опасение учёных заключается в том, что принятие дизайна как объяснения будет тормозить научное изучение и ученые прекратят исследовать трудные проблемы, потому что у них уже есть достаточное объяснение.
Но дизайн не является стопором для науки. На самом же деле дизайн может стимулировать исследование там, где эволюционные подходы затрудняют его. Подумайте о понятии "бесполезная ДНК". Под этим понятием подразумевается следующее: так как геном организма формировался на протяжении ненаправленного эволюционного процесса, то геном – это мешанина или мозаика, из которой только отдельные части являются существенными для всего организма. Таким образом, следуя эволюционной идее, организм содержит большое количество бесполезной ДНК. С другой стороны, если организмы – это результат разумного замысла, то мы ожидаем, что ДНК должна проявлять свою функцию в максимально возможной степени. И действительно, последние полученные данные говорят о том, что под понятием "бесполезная ДНК" мы просто прячем наш недостаток знания о её функции. Например, в недавнем выпуске Журнала Теоретической Биологии, Джон Боднар описывает, как "некодирующая ДНК в эукариотических геномах кодирует язык, который программирует рост и развитие организма". Наоборот, разумный замысел стимулирует ученых искать функцию там, где эволюция только препятствует этому.
Или возьмём рудиментарные органы, которые позже обнаружены как выполняющие определённые функции. В эволюционных биологических текстах человеческий копчик очень часто упоминается как "рудиментарная структура", которая пришла от позвоночных предков с хвостами. Все же, если посмотреть на недавнее издание Анатомии Грея, мы обнаружим, что копчик – крестообразное место контакта с мышцами, которые прикреплены к тазовому дну. Фраза "рудиментарная структура" часто просто-напросто скрывает наш недостаток знаний о её функции. Человеческий аппендикс, ранее рассматриваемый как рудиментарный орган, как известно, является функционирующим компонентом иммунной системы.
Принятие дизайна наукой может лишь обогатить научную деятельность. Все верные и истинные средства и методы науки останутся неповрежденными. Дизайн лишь добавляет новый метод к уже существующим методам и средствам, которыми обладает наука. Кроме того, разумный замысел поднимает целый ряд новых вопросов об исследовании. Если мы знаем, что что-то разработано, мы захотим узнать, как это было сделано, каковы оптимальные условия дизайна, и какова его цель. Обратите внимание, что мы можем определить дизайн, в то же самое время не зная, для чего он был разработан. В Смитсонианском институте есть место, где находятся различные предметы, которые явно являются результатом дизайна, но их определенные назначения до сих пор не изучены антропологами.
Дизайн также подразумевает ограничения. Предмет, который является продуктом дизайна, функционирует в пределах некоторых ограничений. Нарушьте эти ограничения, и функции предмета ухудшатся или нарушатся. Более того, мы можем обнаружить эти ограничения опытным путем, наблюдая за тем, что работает, а что нет. Это простое понимание имеет огромные последствия не только для науки, но также и для этики. Если люди на самом деле появились в результате разумного замысла, то мы можем ожидать, что в нас установлены психосоциологические ограничения. Нарушьте эти ограничения, и мы, так же как и наше общество будем страдать. Существует множество практических свидетельств, которые показывают, что многие из позиций и поведений, которые поддерживаются нашим обществом, подрывают человеческое процветание. Разумный замысел является гарантией постоянного укрепления этого этического потока, бегущего от Аристотеля через Фому Аквиснкого, известного как естественное право.
Принятие дизайна наукой – это гораздо больше, чем просто критический научный редукционизм. Научный редукционизм утверждает, что все сводится к научным категориям. На самом деле научный редукционизм опровергает сам себя и его легко можно увидеть, как такой, который сам себя опровергает. Существование мира, существование законов, с помощью которых работает мир, доступность мира, и эффективность математики для понимания мира – это только некоторые из вопросов, которые подымает наука, но на которые наука не может дать ответ.
Однако одной лишь критики научного редукционизма недостаточно. Критика редукционизма не делает ничего, чтобы изменить науку. А наука должна изменяться. Исключая дизайн, наука слишком долго управляла набором неверных абстрактных категорий. Это привело к ограниченному пониманию действительности, и искажению понимания не только мира, но и людей.
Мартин Хеидегер так сказал в своей работе “Жизнь и Время”: " уровень развития науки определяется пределами, которых она может достичь в своих основных концепциях в критический момент. " Теперь, в эпоху информации, когда дизайн можно установить на основе наблюдения, основные концепции, с помощью которых наука управляла в течение последних нескольких сотен лет, больше не являются верными. Сегодня наука переживает кризис основных концепций. Выход из этого кризиса заключается в необходимости расширить науку и допустить в неё разумный замысел. Допустить замысел в науку – означает дать науке свободу, освобождая её от ограничений, которые больше не имеют каких-либо оснований”.
Уильям А. Дембски, математик и философ, является сотрудником Центра Возрождения Науки и Культуры в Институте Открытий в Сиэтле. Его новая книга «Выявление Дизайна» была недавно издана издательством Cambridge University Press.
